«1917». Фильм-процесс, фильм-переживание. Воплощение в киноленте континуального потока бытия-сознания, почти джойсового, но лишённого экстравагантности, пошлости. Установление простой правды о том, что любая война — это, прежде всего, ужасающее событие человекоубийства. Убиения человека человеком, людей людьми, инобытия инобытием. Не только убиение людей-как-организмов, но и убийственное страдание души, попадающей в тиски таких условий. Война как очужествление Другого — Другого, который в тумане войны мерцает как свой-чужой. Война как стрессогенная критическая ситуация на грани, обостряющая и накаляющая все нервы, которые лопаются и искрятся, как старая проводка, вспыхивают и затухают, как сгоревшая лампочка. Каждую секунду всё может поменяться. Дрогнувшая рука стрелка — секундное замешательство — отделяет жизнь от смерти. Образы спасения в доброте и любви сердцем, в единении с природой — как внешней, так и внутренней, в исполнении морального долга. Благодаря синтетическому единству киноленты сознавание зрителя неразрывно сопутствует бытию протагонистов. Моменты прерывистости сознания (того самого сознания, которое протагонисты несут как олимпийский факел) вспыхивают как его утрата, впадение в бессознательность. Мы соучаствуем в свидетельствовании этой удивительной жизни и её поразительных контрастов, когда различные событийные поля (жизненные миры) переливаются и перетекают друг в друга, находясь в одной паносфере сверхбытия. Вот вам жизненный мир, колонизированный военной техникой; вот вам инферно и тьма тьмущая; вот вам жизненность любви в пещере мадонны; вот вам омовение в реке Иордан, она же Стикс… «Оскар» за лучшую операторскую работу («best cinematography») — наверное, самый обоснованный «Оскар», который только могли вручить в данном случае, но само кинопроизведение как событие выше этой и любой кинопремии.