Только в динамичный век авангарда могла возникнуть и возникла так называемая философия жизни.
Жизнь — понятие при все своей определённости всё-таки трудноопределимое. Один из представителей философии жизни Георг Зиммель писал, что определить жизнь вообще нельзя, но можно понять, как «постоянно перешагивающую границы».
Французский философ Анри Бергсон попытался осмыслить и «приручить» рвущуюся на волю стихию «перешагивающей границы» жизни. В его работе 1888 года «Опыт непосредственных данных сознания», которую, вероятно, внимательно прочитал Гуссерль, уже присутствует важнейшее понятие бергсонианской философии — «длительность» (durée). Это не что иное, как внутреннее время нашего «Я» (опять философ погружается в глубины человеческого сознания!). Подвижное, неостановимо текучее внутреннее время является сферой интуиции (сферой творческих перемен) и противостоит пространству, относящемуся к сфере интеллекта. В главном своём труде «Творческая эволюция» (1907) Бергсон рисует захватывающую дух картину торжества всюду и везде «жизненного порыва» (élan vital), положившего начало живому потоку явлений и форм, в котором к тому же особое место принадлежит человеку. Отдавая дань теориям эволюции, он различает в этом потоке восходящую струю, связанную с сознанием, и нисходящую, скованную властью «косной» материи. Человек неотделим от природы, а природа мертва без человека. Ведь, согласно Бергсону, именно человеческое сознание является обязательным условием творчества нового, чем и жива Вселенная. «Длительность», то есть «внутреннее время» автор «Творческой эволюции» определил как «изобретение, создание форм, беспрерывную разработку абсолютно нового». Конечно, абсолютно нового! Ведь век авангарда иного и не приемлет. Бергсон отмечал, что живое не втиснуть в те или иные рамки — они всегда окажутся слишком узкими и неподатливыми. Поэтому, «нырнув» вглубь сознания, он спешит пренебречь границами между внутренним и внешним, между субъектом и объектом, границами, способными помешать свободному течению «великой реки жизни». Иначе говоря, для автора «Творческой эволюции», как и для Гуссерля, «атакующее сознание» не замкнуто в своих пределах — картина его внутренней жизни с необходимостью разрастается в картину мира.
Англо-американский философ и математик Альфред Уайтхед, идя по стопам Бергсона, тоже представлял себе природу как непрерывный процесс созидания (его основной труд — изданная в 1929 году книга «Процесс и реальность»), мечтая сотворить философскую систему, которая объединила бы общим принципом все знания о природе, обществе, человеке и Творце. (Опять-таки философа увлекает мечта, подобная мечте Эйнштейна о едином законе, приложимом ко всем четырём силовым взаимодействиям.) Природа, человек, космос — всё подвижно, всё связано, всё спаяно воедино, словно в наэлектризованном поле. Поэтому так органична для Уайтхеда мысль (еретическая мысль!) о «становящемся» или «развивающемся» Боге (мысль, впрочем, уже встречавшаяся у Иоганна Готлиба Фихте и Макса Шелера). Кажется, ещё немного, и из образа Вселенной — полигона нескончаемой игры творческих сил природы и сознания, духа и материи — родится антропный принцип, более того, «сильный» его вариант, допускающий возможность подключённости человеческого разума к некоему высшему началу. Уайтхеда обычно причисляют к американскому прагматизму (греч. pragmatos — дело, действие) — философскому направлению, возникшему в лоне протестантской культуры, научающей ориентироваться на практическую пользу. Но протестантизм требует от человека ещё и беспрерывной работы над собой. Вечное движение, непрерывная необходимость действовать, постоянное самоусовершенствование — такова установка прагматизма, что и обнаруживает в нём присутствие «атакующего» антропоса.
— Светлана Батракова, «Современное искусство и наука. Место человека во Вселенной»
(Батракова С. П. Современное искусство и наука. Место человека во Вселенной. — М.: БуксМАрт, 2018. С. 34–36.)