Буквально одним днём в Питере, где сегодня светом всё озарено . . .
В моём опыте такая естественная иллюминация редкость, ведь зимою родной город обычно сияет во тьме. Осенне-зимне-весенние погодные условия в таких городах, как Нижний Новгород или Москва, всё-таки менее требовательные. Но что-то в городе не меняется никогда: как и двадцать лет назад, городские власти оставляют тротуары в чём мать-снегурочка родила, и я вспоминаю юность свою, когда толпишься на Казанской улице, на её резко сузившихся тротуарах, просто чтобы продвинуться вперёд, туда, к заветной своей цели, пытаясь освоить искусство прямохождения по (замёрзшей) воде, то и дело проглядывающей из-под твёрдохолмистых и жёсткоущелистых сугробиков, — смотря вниз, вниз и только вниз, ибо дорогу осилит идущий, пока лицо хлещет пронизывающий холод, а глаза режет снегопад, заставляющий грезить об эскимосских очках, и всё вокруг падает, падает, падает, в том числе и я сам. И непонятно, что лучше: разъедающая любимую обувь «соль», — химический реагент, разваливающий ботинки и веру в городские службы, — или кучи твёрдого, неровного снега, испещряющие дорогу, делающие её пересечённо-непересекаемой местностью. Наверное, второе, ведь первое часто было в сочетании с последним, просто с «бонусом» в виде токсичного белого осадка. Вы не задумывались над тем, какое красивое слово «сугроб»? Петербург моментально возвращает в себя, к себе, к философствованию и бытию — Бытию, просвечивающему делание, но просвечивающему настолько ярко, что делание им заслоняется, и мерой успеха в этом городе становится ваша способность не прилагать физические усилия, а служить прилагательным к метафизическому гудению, мистическому воскресению, уходящему от всего внешнего туда глубоко вовнутрь, в потёмки надежды, веры, предчувствия и вечным огнём горящей молитвы.